Пятикратному чемпиону страны 36 лет, и сейчас у него нет ни одного предложения по работе.
— Сейчас готовитесь к сезону или уже бросили заниматься?
— Вообще я всю жизнь держал себя в форме практически круглогодично. Сезон у меня не заканчивался: в отпуск поехали — семья отдыхает, а я тренируюсь. И сейчас я тоже двигаюсь, потею — не из-за того, что хочу получить работу, а просто потому, что так лучше себя чувствую. Во всем надо плюсы искать: я всю жизнь играл в хоккей и к 36 годам подошел достаточно здоровым. Вовремя закончить — это замечательно. Надо перестраиваться, искать, чем заниматься.
— И правда, чем?
— Организовать какой-то бизнес, найти хороший вариант для вложения денег. Думаю, это будет в Ярославле — там наш дом, где уже все налажено. Если уезжать куда-то, то не факт, что найдешь хорошие условия для старшего сына, например. Ему семь, он занимается в школе «Локомотива», и я не знаю, в каком другом городе можно найти столько льда, как в Ярославле. А для роста хоккеиста это очень важно.
— Тренером себя видите?
— Ох, нет. Что такое тренер — это с утра до вечера во дворце спорта сидеть. Не говоря уже про зарплату.
— Вы ведь можете себе позволить не работать.
— Деньги, на которые моя семья будет жить после окончания моей карьеры, я заработал в Уфе и Челябинске. Бизнеса за время карьеры никакого не вел, так что потерять сбережения мне было негде. Вообще довольно странно открывать какое-то дело, когда тебя неделями нет дома. Сейчас вот думаю заняться одним интересным проектом. Конкретизировать пока не буду.
— В 2006-м вы ушли из Ярославля после девяти сезонов. Как так вышло?
— Это было 15 августа, уже месяц предсезонки позади. Товарищеский матч какой-то, мне тренеры вдруг говорят: «Ты не играешь». Тут я уже слегка напрягся. И в этот же день меня вызывают: «Расторгаем контракт». Воспринял спокойно, посуду не бил.
— Быстро тогда работу нашли?
— Тогда работа меня сама находила: 15-го уволили, 19-го у меня была свадьба, а 20-го я уже улетел в Уфу.
— Красоткин нам рассказывал, сколько прыгал у Воробьева — и мы не могли поверить. 50 прыжков за каждую пропущенную шайбу — ужас какой.
— Еще было 200 прыжков после тренировки. Выходишь со льда и идешь на барьеры. Много было и приседаний со штангой. Сложно говорить насчет того, насколько это было оправдано, но вот я лучше себя чувствовал после кроссов, после фартлеков — хоть и не любил их, но знал, что они мне на льду помогут.
— У кого еще предсезонки тяжелые?
— У Быкова, например.
— Да ладно!
— Бег у него очень серьезный дается. Есть хорошие такие забеги в гору — дико тяжелые, но здорово развивают.
— Что самое сложное в должности капитана команды?
— Выстроить отношения с тренером. Бывают тренеры, которые считают, что в спорных вопросах ты должен быть за него, а не за ребят. И от этого может возникать недопонимание. Или тренер, допустим, ждет, что ты к нему будешь приходить и докладывать обо всем, что происходит в команде. А если так не делаешь, то все, уже не нужен.
— Что должен сделать партнер по команде, чтобы вывести вас из себя?
— Меня всегда бесили безразличные хоккеисты. И еще больше — когда тренер такого пассажира подталкивает: «Ну, давай! Ну, давай!» То есть человек не хочет, не может, а в него верят еще почему-то.
— Расскажите, как вы уходили из Уфы сразу после победы в Кубке Гагарина. Правда, что премиальные не заплатили?
— Тем, кто ушел, выплатили только половину обещанного. Это на самом деле еще хорошо: о премиальных договаривались только на словах, так что у руководства было пространство для маневра. И я имею в виду не руководство клуба: финансовые вопросы решались уровнем выше.
— Переезды тяжело давались?
— Из Уфы в Челябинск когда двигал — длинную «ГАЗель» вещами забил под завязку. Из Челябинска в Череповец — то же самое. А теперь у меня все это добро в гараже свалено. Сейчас дом в Ярославле строить решил, проект уже почти сделали, скоро копать начнут — участок рядом с Ильей Гороховым. В квартире нашей семье уже тяжеловато. Года два еще потерпим.
